— Ты знал мою мать?

— Да.

Ни сам ответ, ни тон не располагали к дальнейшим расспросам. Аэрин опустила глаза и заметила на столе, на который опиралась, хлеб и фрукты. Она взяла горсть ягод кора и начала их есть по одной.

— Она была как ты, только меньше, — сказал Лют, когда она прикончила последнюю ягоду и принялась за кусочек хлеба. — Ее бремя отличалось от твоего и подтачивало ее много лет. Когда я знал ее, она уже забыла радость, хотя, надеюсь, Арлбет вернул ее твоей матери хоть ненадолго.

Тихий хриплый голос Аэрин, казалось, исходил от высоких серых стен, а не от тонкой фигурки, склонившейся над столом.

— В Городе говорят, она умерла от отчаяния, когда обнаружила, что родила дочь, а не сына.

— Вероятно, это правда, — ровным тоном ответил Лют. — Ей хватало мужества, но не воображения. Или она не разучилась бы радоваться, какое бы бремя ни давило на нее, а оно было действительно тяжким.

— Бремя, которое с нее мог бы снять сын?

— Бремя, которое может снять любой человек ее крови и мужества. Проклятье! — повысил голос Лют. — Ты что, не в состоянии отличить истинное видение от драконьего яда?

— Очевидно, нет, — ответила Аэрин и взглянула прямо на собеседника, хотя по-прежнему опиралась на стол. — Если это настолько важно, а Черный Дракон даже в смерти настолько вероломен, почему ты не пришел и не забрал меня?

Повисла небольшая пауза, и Лют еле заметно улыбнулся:

— Не буду больше тебя ругать.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я не хочу на него отвечать.

Не в силах совладать с собой, она рассмеялась: уж больно хозяин дома походил в этот момент на надувшегося ребенка. И смех ее зазвенел, чистый и свободный, как не звучал с тех пор, как она впервые услышала имя Маура.

Лют смотрел на нее в недоумении.

— Да, думаю, я смогу тебя вылечить. Не верю, что мне позволят проиграть.

— Рада это слышать, — отозвалась она и удивилась, осознав, что говорит правду, и губы сложились в кривую улыбку. — Рада.

Лют, наблюдая за ней, понимал и правду ее слов, и вызванное ими удивление. Аэрин медленно обошла маленький стол и легко опустилась на свободное кресло. Не переставая улыбаться, она закрыла глаза и провалилась в легкую дрему безнадежного калеки, обмякнув на подлокотнике. И Лют стерег ее сон, как часто делал Тор, и мысли их были очень похожи. Но Люту приходилось выбирать, и выбор ему не нравился, и выбор этот предстояло сделать скоро. Еще только взвешивая варианты, он знал, что решение уже принято. Но будить Аэрин не торопился и делал то, что должен был делать.

16

Проснувшись, Аэрин не могла взять в толк, где очутилась. Она сидела в высоком деревянном кресле, неподалеку от вытянутых ног пылал в очаге огонь. Зал, где она находилась, был так огромен, что потолок не удавалось разглядеть толком. Только когда между нею и очагом прошел Лют, чтобы подложить в огонь очередное полено, Аэрин все вспомнила и вздохнула.

Хозяин тут же обернулся к ней, по-прежнему мрачный и хмурый.

— Талат? — произнесла она, ибо всегда первым делом думала о коне.

Лют возмутился:

— Если ты столь низкого мнения о моей способности присмотреть за одним жирным, старым, самовлюбленным жеребцом, что ж, я представлю тебе доказательства. — Он снова нагнулся над ней, поднял на руки и, широко шагая, вышел из огромного серого дома.

— Я умею ходить, — с достоинством произнесла Аэрин.

— Нет, не умеешь, — отрезал Лют поверх ее головы. — Хотя однажды в не самом отдаленном будущем у тебя появится возможность научиться этому заново.

Наконец он поставил ее на ноги на краю широкого неогороженного луга. Там паслись несколько бурых коров, а на самом дальнем краю она разглядела одного-двух оленей. Лесные жители подняли головы и взглянули на гостью, но ни капельки не встревожились.

Затем раздалось звонкое ржание Талата, и он галопом подскакал к ним, остановившись в последний момент (Лют пробормотал что-то вроде «выпендрежник») и забрызгав подол ее рубахи зеленым и лиловым.

— Ох уж эти лошади, — с отвращением произнес Лют.

Но Аэрин отпустила его поддерживающую руку, шагнула вперед и обхватила Талата за шею.

— Ну вот, — проворчал хозяин. — И от тебя какая-то польза. — Он подсадил свою подопечную на изрядно округлившуюся спину коня и двинулся прочь. — Сюда, — бросил он через плечо.

Талат наставил уши и послушно последовал за ним. Но длинные ноги Люта мерили землю неутомимо, и Талату пришлось подтянуться, чтобы не отстать, ибо перейти на рысь значило уронить свое достоинство, поэтому он развернул уши наполовину назад в знак неодобрения таких суровых нагрузок. Аэрин рассмеялась тихонечко, вполсилы, чтобы не закашляться.

Они очутились на краю широкого серебряного озера. Аэрин поморгала затуманенными глазами, не в силах различить, где кончается земля и начинается вода. Камни на берегу были такими же гладкими и блестящими, как вода, но чуть более темного оттенка серого. Талат остановился, когда под копытами захрустела галька. Для коня с непослушной ногой хуже поверхности не придумаешь. Лют дошел до самого края озера и встал, едва не замочив ног. Вода неожиданно громко булькнула и пошла рябью, маленький выпуклый пальчик воды дотянулся до носков его сапог и разбился о них. Лют пробормотал что-то вполголоса, а вода ответила, вздыбившись мелкими волнами, и несколько крохотных гребешков смиренно набежали на берег, но ни один не коснулся его ног.

— Сюда, — позвал Лют.

Аэрин соскользнула со спины Талата, но через два шага поняла правоту хозяина: она действительно не могла идти. Где стояла, там и осела. Талат прихрустел к ней и сунул нос в ладонь, тревожно прядая ушами: «Это все я виноват… на самом деле я ничего не имею против этих ломаных камушков… только, пожалуйста, встань обратно, и я понесу тебя».

Тут рядом с ней на колени опустился Лют и снова поднял ее на руки, рукава у него были по локоть мокрые. Он осторожно опустил ее у края озера, и вода снова подалась вперед мелкой рябью и бросилась на камни рядом с ней, словно любопытствуя, но не коснулась ее. Лют погрузил руки в воду и поднес к ее губам сложенные чашкой ладони.

— Пей.

— Очередное сонное зелье? — попыталась улыбнуться Аэрин, но он только взглянул на нее печально и мрачно.

— Нет. — Вода капнула ей на ногу, и прикосновение ее сквозь одежду было личным, утешающим, как рука друга.

Аэрин неловко отпила, мешал его большой палец. Вода казалась серебряной, почти белой, даже на фоне бледной кожи Люта. Еще она была чуть сладковатая, и холодная, и дикая — дикость, которой не подобрать имени, просто — дикая. Двигаясь будто бы по собственной воле, вода протекла по горлу и вспенилась в желудке. Аэрин подняла взгляд и встретила хмурые голубые глаза Люта, склонившегося над ней и собственными, сложенными чашкой ладонями.

— Что?.. — начала она. — Не вода.

А затем и Лют, и озеро, и вкус воды на языке исчезли. Но в последний миг перед тем, как ее сознание вихрем унеслось следом за ними, Аэрин почувствовала стиснувшие ее плечи руки. Мокрые руки, она ощущала влажность сквозь рукава, и эти руки подняли ее на ноги.

— Аэрин, — донесся голос из невероятного далека, а потом у нее не стало ни ног, ни ушей.

«Аэрин».

Легкие горели, как у пловца, слишком долго пробывшего под водой, и она рванулась к поверхности, на голос, по-прежнему звавший ее по имени. И казалось, лицо ее пробило поверхность воды, и долгое мгновение она лежала, хватая ртом воздух. Снова голос.

«Аэрин».

Она открыла глаза и оказалась не на берегу серебряного озера, хотя перед ней стоял высокий человек, называя ее по имени и протягивая ей кубок. «Пей», — сказал он.

Аэрин потянулась за кубком, потянулась левой рукой и с легким удивлением заметила, что рука без шрамов и слушается. «А, — рассудительно подумала она, — я опять сплю». Но уже не торопилась взять кубок и огляделась. Она находилась в просторном покое. С первого взгляда он показался ей круглым, пока она не сообразила, что стены прямые, но их там пять. Аэрин подняла голову, ощутила тяжесть заплетенных длинных волос, и это отвлекло ее, поэтому она не стала разглядывать корчившихся под потолком странных когтистых тварей, черных, желтых и красных. Она опустила голову, озадаченная, ибо никогда не бывала в этой комнате, и все же красные стены казались ей знакомыми.